«Моя мать любила повторять, уговаривая себя, что я – ее маленькая принцесса. Уже не припомнить всех ее бесполезных попыток замазать зеленкой мои не по-королевски разбитые коленки и нарядить меня, яростно сопротивляющуюся, в клетчатое платьице, в котором я каждый четверг - ровно в пять вечера - должна была посещать уроки танцев. Кажется, именно с тех самых пор я не особо жалую четверги, впрочем, как и танцы.
Вот Линда Хейзел спешит на работу, нервно и грубо дергает меня за руку, поторапливая и отчитывает за то, что я – долбанная копия своего непутевого папаши. Сейчас я отчетливо понимаю, что моя мать глубоко разочаровалась в нас обоих: в своем муже, не оправдавшем ее ожидания, и дочери, воспринимающей в штыки каждое ее слово. Впрочем, будь я чуть более покладистой, то непременно выросла бы в «леди», которая ставит превыше всего цель выпрыгнуть замуж и превратиться в родоплеменную кобылу, штампуя отпрысков.
С отцом же мы и вправду были одного поля ягоды: оба холерики, подверженные резким сменам настроения, импульсивны и вспыльчивы. Позже, как и он, я с переменным, но успехом, научилась держать в узде собственные эмоции. Но, увы, по сей день имею не очень приятную склонность слишком агрессивно реагировать на некоторые словесные выпады в свою сторону, что, как правило, неминуемо затягивает меня в эпицентр неприятностей. Но, черт возьми, я привыкла искать причину в неуважительном поведении окружающих, а не в результате собственных провокаций.
Меня всегда вдохновляла в отце его сила воли, наверняка выплавленная под весом обязательств и других, неведомых мне обстоятельств. Так или иначе, мне никогда с подобным упорством не удавалось и не удается довести начатое дело до ума: всегда ищу поводы соскочить или спихнуть груз ответственности на другого, но, в конце концов, кто этого не делает? Отсутствие быстрого успеха напрочь отбивает у меня всякий азарт, поэтому стараюсь добиваться задуманного либо в предельно короткие сроки, на волне энтузиазма и мотивации к получению какой-либо выгоды для себя, либо довожу дело до логического завершения без какого-либо рвения, по инерции; но при острой необходимости все-таки способна работать на износ.
Чуть позже у матери появилась отвратительная методичная манера критиковать не только мое якобы несносное поведение, но и мой рост, ноги, излишне худые по ее мнению, мою привычку сутулиться, словом, все мое существо в ее глазах вдруг из маленькой принцессы превратилось в сплошное несовершенство. Поэтому неудивительно, что сейчас я слишком близко к сердцу принимаю любое оценочное суждение по отношению к себе, пусть оно изначально и не направлено как-то унизить или задеть меня. Да, я довольно обидчива, но и стремительно отходчива одновременно: попросту не умею подолгу вынашивать злобу и недовольство. Но тверда в своей позиции относительного того, что после совершенного предательства или измены людям нельзя давать шанс на реабилитацию.
Отец научил меня многим вещам: я хладнокровна в принятии решений и осторожна в обещаниях; свою точку зрения рьяно отстаиваю до последнего, поэтому, пожалуй, со мной абсолютно бесполезно спорить.
Я, как и отец, тщательно и педантично формирую свое окружение, предпочитая ограничиваться кругом знакомых. Да и сами люди не особо проявляют инициативу, чтобы гордо называться моим другом, впрочем, их можно понять: требуется время, дабы свыкнуться с моим непростым характером. Сама же я, увы, никак не склонна под кого-то подстраиваться, мне больше по душе взаимный нейтралитет, нежели терпеливое «чисто дружеское» выслушивание чужих проблем.
Крайне болезненно реагирую на излишнее любопытство со стороны, интерпретируя оное как бесцеремонное вторжение в мою личную зону комфорта, а учитывая членство в «Отступниках», которое вступает в открытое противоречие с моей же работой, присущая мне подозрительность иногда перетекает в маниакальную. По этой причине я крайне сложно вживалась в процесс командной работы, вызываясь преимущественно на непыльные заданьица, с которыми могла справиться самостоятельно, без посторонней помощи.
Мне совершенно несвойственно нарываться на разногласия и бросать первой камень в чужой огород, но вызов приму, не раздумывая.  Да, стоит признаться, положа руку на сердце, что я не всегда ведома гласом совести, но, тем не менее, стараюсь не отклоняться до предела от линии нравственных и моральных устоев. К тому же, мне крайне небезразличны понятия чести и справедливости, не они ли путеводной звездой привели меня к «Отступникам»?
Единственное, что меня рознит с отцом, так это наличествующее во мне чувство собственности. В нем оно, вероятно, отсутствовало, раз он столь спокойно отпустил мать, когда она подала на развод. Я же защищаю «свое» (будь то вещи или люди) с упорством обезумевшей самки, до детенышей которой добрался недруг. Словом, я вообще испытываю некоторые трудности с демонстрацией собственных чувств, как правило, нежных. Мне значительно легче, - как это ни странно, - демонстрировать влюбленность или симпатию, облекая их в желчный сарказм и колкости, нежели признать на словах и действиях образовавшуюся привязанность».

«Из сохранившихся семейных фотографий и рассказов я знаю, что некогда наш род считался по меркам Антхилла знатным и обеспеченным, осведомлена я так же и о том, что мой праздный дед успешно прокутил все состояние, но перед своей кончиной оставил своему единственному наследнику – моему отцу – дом в Магистрали. А в довесок еще и кучу неоплаченных долгов. Мой отец, выбравший путь заурядного полицейского служащего и прекрасно осознававший непосильный денежный груз оставленного «подарка», был вынужден по частям распродать оставленную в наследство недвижимость.
В 27 лет он встретит Линду, мою мать, которая примет молодого полицейского за весьма чудаковатого и скрывающего свои средства богатого наследника и уже через полгода возьмет его небезызвестную фамилию. Когда 22-летняя юная Хейзел, наконец, поймет, что никаких денег за душой ее благоверного не числится, она уже будет на втором месяце беременности, которая отрежет ей все пути к отступлению.
Я не раз спрашивала себя, будучи уже не ребенком, почему мой отец, вполне здравомыслящий человек, вдруг взял под крыло столь недалекую женщину, посвятив ей свою жизнь? И, признаться, я так и не нашла более исчерпывающего ответа, чем «любовь зла». Или то было влияние материнского дара, который она тщательно скрывала и, по ее словам, никогда не использовала. Так или иначе, отец любил ее, а Линда видела на своем замужнем существовании клеймо разочарования. И после моего рождения она всерьез думала, что сможет жить спокойно, если вырастит из дочери себе подобную, способную развеять ее печаль от некогда совершенной ошибки.
Шутки судьбы ли, но я с детства отчаянно тянулась к отцу, а мать, вместо того, чтобы потворствовать этой естественно образовавшейся привязанности, с всепоглощающей яростью тянула право воспитания исключительно на себя, в меру своих сил и возможностей ограничивая наше с отцом общение. Она бы могла уйти от постылого мужа, если бы умела или хотела работать, но отсутствие постоянного заработка какое-то время прочными сетями удерживало ее в нашем общем доме, превратившемся для нее в место заточения.
Взрослея, я все больше отворачивалась от матери, не понимала ее мотивов и действий. Зенитом нашего болезненного разлада стал мой переходный возраст, когда я открыто заявила, что пойду по стопам отца. Это решение настолько задело ее, что она вздумала устроить голодовку. Неисправимая женщина. Отец пытался меня отговорить, но его доводы «против», наоборот, переполняли мою чашу весов в сторону «за». Да, мое упрямство вкупе с наглостью выходили за все допустимые границы.
Когда мне исполнилось шестнадцать, Линда подала на развод, отец и не думал ее отговаривать. Возможно, в глубине души, он знал, что однажды она решится уйти, и морально готовился к этому моменту заранее. Или истинная любовь предполагает смирение, не мне судить. С тех пор наше общение с матерью ограничивается открытками с ее стороны на мой день рождения.
Я почти физически ощутила, как плотина, сдерживающая нашу связь с отцом, рухнула. Подавление со стороны матери оказалось куда большим, чем я могла представить. Но кое в чем и я ошибалась: мы с отцом оказались настолько одинаковыми, что ввиду отсутствия сдерживающего фактора в лице матери, начали часто собачиться по пустякам, не выдерживая в обществе друг друга более двух дней.
Моим громоотводом послужила академия, в которую я поступила без всяких проблем. Слыла сообразительной девицей. Впрочем, мне пришлось столкнуться с многочисленными издевками со стороны парней по поводу того, что мол «не женское это дело», «иди на кухню», «посмотри на себя, тощая» и прочее, прочее. Надо отдать им должное: я занялась и своим телом, и своими пробудившимися способностями. Мое упорство в достижении желаемого так меня выматывало, что на ссоры с отцом не оставалось ни времени, ни желания, посему они вскоре и вовсе сошли на нет. Несколько лет спустя отец сдал значок и переехал из Центра Тевтонума в крохотную лачугу на Западе, чтобы под старость лет заботиться о грядках. Я с пониманием отнеслась к его своеобразному желанию, он это заслужил.   
Окончив академию, я поступила на службу. Сложно сказать, что конкретно очень скоро привело меня к «Отступникам». Возможно, я изнутри видела и вижу воочию прогнивший аппарат Правительства и набирающий силу беспредел.
Я кожей чувствую зарождающуюся панику, способную смести все на своем пути, и лишь воодушевляющие речи организации помогли мне не поддаться и собрать волю в кулак, чтобы бороться за единственно-правильный и приемлемый выход. Иначе, черт возьми, эта планета зачахнет вместе со всеми нами».

Генерация сейсмической энергии - генерация толчков различной магнитуды в твердой материи. Позволяет создавать небольшие по силе землетрясения. Способность развита до уровня, позволяющего также разрушать объекты, содержащие камень, песок, глину, предметы из металла. Т.к. сейсмическая энергия генерируется в теле носителя, существует возможность воздействовать точечно на организм реципиента, выводя последний из строя. Способность активизируется при непосредственном тактильном контакте - через руки. Проводником, в принципе, может выступать все тело, но последствия такой активации крайне непредсказуемы. Откаты: онемение рук, невыносимая мигрень, тошнота, рвота, физическая утомляемость, потеря сознания. В крайнем случае – кома.
Максимальное использование: три раза не больше двух минут.
Перезарядка: три дня.

Научена стрелять из пистолета, но оружие выдается только в случае выхода на рейд. Наличествует хорошая физическая подготовка в результате упорной работы над собственным телом (утренний бег, посещение спорт.зала, плавание). Имеются хорошие навыки самообороны. В состоянии сделать инъекцию, перевязку.